В начало>>                                        На главную>>

Глава II

ПРИУЧЕНИЕ К КЛИМАТУ

Горлаг уже был готов нас принять. Предназначенные для нас бараки были отгорожены от основной зоны колючей проволокой. Всем сукам лагеря были розданы «для самообороны» финские ножи, потому что, как им объясняли, в Норильск идет большой этап бандеровских головорезов, которые намереваются перерезать прочь всех активистов лагеря.

Нас оформляли на протяжении четырех дней. Прежде всего, нас тщательно обыскали и пронумеровали. Номерные знаки состояли здесь из двух элементов: одной буквы русской азбуки и трехзначного числа. Нам дали номера только с буквами «У» или «Ф», что затем давало возможность легко выделить нас в толпе других заключенных.

Когда все уже было сделано, нас разбили на бригады и приставили к нам своих доверенных бригадиров. Каждый бригадир носил на рукаве левой руки повязку с надписью «Бригадир».

На пятый день нас вывели на работу. К нашему великому удивлению, мы не услышали здесь традиционного: «Внимание, заключенные!» Конвоиры не сопровождали нас, а стояли около дороги, образуя собою живой охранный коридор. Мы шли эти коридором побригадно. Бригадиры, как командиры в армии, - сбоку своих бригад.

Через какие-то 150-200 метров мы остановились перед вахтой производственной зоны, которая называлась «Горстрой». Это была огромная, окруженная колючей проволокой и обставленная сторожевыми вышками территория тундры, на которой велось строительство. Заключенные Горлага строили город Норильск. Все работы, от составления проекта до сдачи строительства в эксплуатацию, выполняли сами заключенные.

Мы попали на это большое строительство как раз тогда, когда строилась центральная площадь города. Мы выравнивали ее, перевозя тачками грунт с одного места на другое.

Во время часового перерыва на обед мы разбежались в поисках земляков и новых знакомств. Ведь здесь, в отличие от жилой зоны, мы не были отгорожены от остальных заключенных колючей проволокой. Кроме того, здесь работали заключенные не только 5-го, а и 4-го лаготделения, а рядом, уже отгороженные от нас узкой полосою запретки, работали женщины из 6-го лаготделения, которые сквозь призму колючей проволоки казались нам удивительно красивыми и привлекательными.

Но, прежде всего, нас интересовало поведение наших земляков, которые боялись подходить к нашему забору в жилой зоне. Только некоторые из них откликались издалека и то на русском языке.

Украинский язык там никто не запрещал, но все же разговаривать на нем было весьма опасно. Своим языком мы выдавали себя как украинцев, или, как нас всюду презрительно называли, бандеров, и вызывали на себя шквал разных дополнительных притеснений и угнетения. В Караганде мы уже добились, было, права на наше национальное достоинство, а тут, в Норильске за это право нам еще нужно было бороться.

Наши земляки, которых мы здесь встретили, просили нас, чтобы мы немного притихли и постепенно замаскировались, так как иначе нас всех здесь уничтожат. "«Вы еще не знаете, что такое Норильск!"»-–уверяли они.

Первый день нашей работы на Горстрое закончился. На вахте жилой зоны нас тщательно обыскали и отправили в бараки. А наши бригадиры подались в «штаб», чтобы доложить начальству о нашем поведении и получить новые инструкции.

Второй день работы ничем особенным не отличался от первого.

На третий день, в обеденный час, мы снова рассыпались по всему Горстрою в поисках новых знакомств и контактов. Я шел куда-то один и вдруг увидел, что прямо на меня решительно и агрессивно шагает помощник нарядчика. Я отступил в сторону, а он, преграждая мне дорогу, грозно спросил:

- Ты, падлюка, чего тут ходишь? Где твоя бригада?

- Мы работаем на выравнивании площади, - ответил я, - но теперь обеденный перерыв и я имею право быть, где хочу.

- Я тебе, гадина, дам право! Вы бандеры! Героев из себя строите? Мы еще не таких видели и всех за пояс позатыкали, а из вас, гадов, мы еще шашлыки на ножах жарить будем!

Я ничего ему не ответил, только пошел дальше своей дорогой.

Отлучка от бригады и блуждание по зоне, хотя и во время перерыва на обед, считались здесь нарушением дисциплины и проявлением неподчинения. Помощник нарядчика и пришел сюда, на Горстрой, для того, чтобы положить конец такому бесчинству.

Я вместе со своим близким земляком из Коломии Дмитрием Мельником возил тачкой грунт. И как-то пополудни к нам подходит бригадир с претензией, что мы не выполняем норму.

- Ты только посмотри на нас, - ответил я ему, - мы едва на ногах стоим. Какой нормы ты от нас хочешь? Потерпи немного, не суетись так. Мы отойдем от этапа, наберемся сил, а тогда уже и требуй от нас нормы. А кроме того, - продолжал я, - разве ты не такой же заключенный, как и мы? Разве ты добровольно сюда приехал, а не под таким же самым конвоем, как и мы? Так зачем ты нас подгоняешь?

Бригадир молча отошел от нас.

Рабочий день закончился. На вахте жилой зоны от нас отделяют восемь человек, сковывают им наручниками руки и отводят в БУР. Там их, скованных, бьют, поднимают вверх и ударяют всем телом об пол, пинают и топчут ногами и, наконец, запирают в отдельной камере. Это там называлось «пропустить через молотобойку».

На следующий день, перед выходом на работу, наш бригадир вынул из кармана какую-то бумагу и зачитал: Грицяк Евгений и Мельник Дмитрий остаются в зоне.

Мы остались и после ответного сигнала вышли на проверку.

- А это еще что? – увидев нас, заворчал мой знакомый по Горстрою, помощник нарядчика. – Отказники?

- Нет, - уверенно отвечаю я, - нас оставил в зоне бригадир.

- Врешь, сволочь! Нарядная не давала бригадиру такого распоряжения.

- Проверьте.

К нам добавили еще одного нашего земляка с Тернопольщины и заперли в коридоре БУРа. В камеру нас не бросили, ибо мы еще не прошли через молотобойку, а молотобойцы, должно быть, были заняты где-то в другом месте.

Через два-три часа наружные двери внезапно открылись, и к нам в сопровождении надзирателя подошел начальник 1-го отдела управления Горлага подполковник Сарычев.

- Что, гады, - закричал он на манер блатных, - климат здешний вам не понравился? А? Ну, ничего! Мы приучим вас к климату… половину вас, мерзавцев, мы перережем к чертовой матери!..

Мы смотрели ему прямо в глаза и молчали.

- Открывай камеру! – гаркнул на надзирателя Сарычев.

Надзиратель отпер первые, обитые цинком деревянные двери, потом массивные решетчатые, и мы все вошли в камеру, которая была переполнена всевозможными блатняками и несколькими простыми заключенными.

- Кто у вас староста? – спросил подполковник.

- У нас нет старосты: запрещено, - ответил кто-то с нар.

- Но, но! Запрещено! Я вам людей привел, так кто же их примет, если нет старосты?

(На тюремном жаргоне слово принять означает: избить до потери сознания и затолкать под нары.)

- Мы принимаем только русских, а нерусских не принимаем, - бросил уже кто-то другой. - А это – украинцы.

- Украина – также Россия, - невпопад буркнул третий.

Вероятно, хозяева камеры не имели ни малейшего желания нас принимать. Сарычев почувствовал это и стал нервничать.

- Милованов, ты староста?- обратился он к одному рослому заключенному, который стоял посреди камеры.

- Нет.

- А вот этот, - указал на меня рукой Сарычев, - сказал, что когда ты выйдешь из БУРа – зарежет тебя.

- Это неправда, - ответил Милованов. – Он не знает меня, а я – его, так за что он стал бы меня резать?

Сарычев рассердился и пошел к выходу. Некоторые стали спрашивать его, сколько им еще тут сидеть.

Сарычев отвечал уже на ходу, что это будет зависеть от их поведения, а уже за решетчатыми дверями помахал угрожающе кулаком и процедил сквозь зубы:

- Ну, я надеюсь, что вы примете их по всем правилам!

Сарычев явно торопился. Свою угрозу перерезать нас он не откладывал на неопределенное время, а собирался выполнить это в тот же день.

Когда закончился рабочий день и заключенные нашего этапа подошли к воротам жилой зоны, Сарычев уже был во всеоружии и готов начать кровавую бойню. Охрана вахты была усилена несколькими десятками вооруженных пулеметами и автоматами конвоиров. Около ворот стояли шесть сук с ножами и железными палками в руках.

Начался запуск в зону. Надзиратели тщательно обыскивают первую пятерку заключенных. За воротами суки сбивают их с ног, бьют железными палками, пинают ногами, угрожают ножами и так гонят их болотом по-пластунски к баракам, где их сразу же запирают. Потом таким же образом поступают с другой пятеркой, третьей и так до конца.

Тут Сарычев рассчитывал, что «бунтующие бандеры» не выдержат такого надругательства над собой и обязательно учинят бучу, а он, под предлогом усмирения, откроет огонь и таким образом исполнит свою угрозу – половину нас перерезать.

Но получилось не так, как планировал Сарычев. Вопреки его надеждам мятежные бандеры терпеливо, хотя и болезненно, выдержали его надругательство и тем лишили его предлога выполнить запланированную им расправу.

А в БУРе эта ночь прошла относительно спокойно.

Утром следующего дня в нашу камеру не входит, а влетает помощник начальника БУРа - заключенный Иван Горожанкин. Из кармана его штанов свисает нарочно так выставленное блестящее кольцо наручника, а из закатанного голенища кирзового сапога торчит ручка финского ножа.

- Ты! Ты! Ты! – выкрикивает Горожанкин, указывая на отдельных заключенных пальцем, - на работу! На работу!

А подойдя к нам, он весь задрожал от злости и сварливо начал:

- Ах вы, бандеры подлые, грязный ваш рот! Вы как сухими сюда вошли? Ну, хорошо! Сейчас я вами натешусь! А ну марш на работу! Ну! Вылетай! Живо!

Из другой камеры выводят семерых заключенных из тех, которые были посажены сюда за два дня до нас. Их лица опухли, в синяках. Один из них остался в камере, так как был так избит, что не мог подняться с нар.

Горожанкин скомплектовал из нас, карагандинцев, две пятерки, сковал одного с другим наручниками в первую пятерку, потом – другую и скомандовал сесть. Мы сели в болото. За нами стояли пятерками еще другие заключенные из норильчан: их Горожанки не сковывал.

Мы выжидающе сидим. Горожанкин отходит в сторону, долго молча разглядывает нас, затем резко вынимает из-за голенища нож, лезвие которого было обернуто липкой бумагой, захватывает лезвия обеими руками, подходит к нам ближе и бьет колодкой своего ножа кого попало.

Несколько утихомиренный Горожанкин отправил нас к вахте. Но вдруг он снова сатанеет и командует нам встать. Мы остановились и все одновременно сели в болото, так как если кто не сядет – будет битый!

Горожанкину легче было бить нас, когда мы сидели на земле. Он еще раз угостил нас всех колодкой своего ножа и скомандовал идти дальше. Я шел первым с правой стороны; Горожанкин оставался несколько сзади, и я не мог его видеть. Вдруг какой-то резкий ток ударил меня от затылка до глаз, а оттуда по всему телу до пят. В глазах потемнело. И мне стало казаться, что я теряю сознание. А это Горожанкин еще и на ходу так щедро угостил меня по затылку колодкою ножа.

От ворот вахты мы шли в сопровождении конвоя; Горожанкин уже никого не бил. На месте назначения Горожанкин снял с нас наручники, раздал нам ломы и лопаты и приказал копать ямы под столбы электролинии. Ямы должны были иметь размер метр на метр в сечении и метр глубины. Норма – десять ям на одного.

Я прокопал один слой талого грунта, а дальше – мерзлота. Горожанкин стоит рядом с конвоирами и подгоняет:

- Копайте, копайте, гады! Грызите мерзлоту! И чтобы мне был метр на метр, иначе я вас..!

В одном углу метрового квадрата я выдолбил небольшую яму, в которую сейчас же набежала вода. Ко мне подходит Горожанкин и интересуется, сколько я уже накопал.

- Так, так, - говорит он как будто вежливо и приветливо, - еще немного покопай и хватит; туда дальше копать не нужно; зачем даром мучиться. – А отойдя на безопасное расстояние, снова пригрозил: - Ну, гадина, смотри ж у меня! Чтоб был метр на метр!

В полдень Горожанкин неожиданно сказал нам становиться по пять, надел на нас наручники и отправил назад в зону. Дорогой стал издеваться:

- Ну что, духарики (ироничное: отважные, сильные духом), оказывается, что вы даже очень жиденькие. А как вас, было, разрисовали! Теперь вы уже показали, кто вы есть. Вчера мы вшестером гнали всю вашу свору по-пластунски от вахты до бараков и ни одна сволочь головы не подняла. С таким духом вам только под нарами сидеть!

А теперь, мужики, я скажу вам, почему вас так скоро сняли с работы. Вас разделят на две половины: 350 человек отправят в 4-е лаготделение, а других 350 оставят здесь. Как здесь, так и там вас раскидают по два-три человека во все бригады. Тогда вы уже никуда не денетесь; поодиночке мы вас всех в бараний рог скрутим!

В тот же самый вечер нас 350 человек отправили тундрой в 4-е лаготделение, а утром следующего дня все мы, каждый в своей новой бригаде, вышли на работу. Так мы вышли из внутренней изоляции и очутились в гуще заключенных 4-й и 5-й зон.

А где-то через две недели наши зоны молнией облетела весть: Горожанкину отрубили голову!

Далее>>                        В начало>>                                        На главную>>